Говорят, война – не женское дело. Но когда в 1941-м враг напал на нашу землю, около миллиона советских женщин отправились на фронт: служили в батальонах связи, медсанбатах, строительных частях, порой рискуя жизнью не меньше мужчин. Перед лицом опасности для страны не могло быть и речи о разделении полов, все были солдатами. Но, разумеется, именно женщинам на войне приходилось тяжелее всего. А было ли во время этой ратной работы место для праздника? Отмечался ли на фронте Международный женский день? Не стерла ли война окончательно грань между сильным и слабым полом?
 
На фронт в детских сапожках
Люда Губиева (ныне Краско) в 1941-м закончила семилетку в Томске. А когда началась война, с двумя подругами отправилась в горвоенкомат: решили девчата пойти добровольцами на фронт. И это в 16 лет! Вчерашних школьниц, понятное дело, отправили домой – расти. Но девушки не сдались, обратились в городской комитет комсомола. Председатель горкома уговорил военного комиссара, и комсомолкам дали направление в Новосибирск – учиться на радисток.
- Поселили нас в бывшем универмаге, где прямо в торговом зале поставили трехъярусные кровати, - вспоминает Людмила Тихоновна. - Форму выдали мужскую. Правда, юбки специально нам сшили, а иначе штаны пришлось бы на груди подвязывать. Гимнастерки тоже были больших размеров, сами ушивали-подгоняли под себя. Кое-какой навык в этом деле у меня был: еще совсем недавно я играла в куклы, сама им шила платья – мама научила. А вот решить проблему с обувью удалось не сразу. Ботинки нам выдали тоже огромные – на мужские ноги. Мне достался сороковой размер, хотя туфли я носила 34-го. Помню, идем в столовую строем - обувь болтается, бьется по булыжной мостовой, едва-едва с ног не сваливается. Потом мне мама прислала сапожки моего 11-летнего брата. Подошли.
В этих детских сапожках Люда и ушла на фронт после окончания курсов радисток.
Что такое война, девочка поняла, когда 31 декабря 1941 года их эшелон проезжал одну подмосковную станцию. Накануне ночью здесь был авианалет.
- Сгоревшие вагоны, раскуроченная боевая техника, разбитый эшелон с ранеными, которых не успели эвакуировать в безопасное место. У нас волосы дыбом встали, - описывает увиденное тогда Людмила Тихоновна. - Когда мы собирались на фронт, такого страха не было. Ведь о войне мы знали только по фильму о Чапаеве.
Но, к счастью, на передовую Люда попала не скоро. Объехав Москву, полк остановился в городе Сорока на Беломоро-Балтийском канале. Рядовую Губиеву вместе с другими тремя девчатами направили в Муром в училище связи. Готовили курсантов на совесть, не щадили. А организм у Людмилы еще был неокрепший, и к окончанию учебы у нее случился сердечный приступ. Диагноз поставили - ревмокардит. Девушка поехала домой - лечиться в военном госпитале, размещенном в Томской психиатрической больнице, где работала ее мать. В общем, на передовой она оказалась только весной 1943 года. Попала на Ленинградский фронт в составе штабной роты отдельного батальона связи при артиллерийском полку.
- Страшно было в первом бою?
- Так ведь я ничего не видела и не слышала. Сидела в окопе. Кругом бой идет, а у меня на голове – наушники, перед глазами - микрофон и аппарат с ручкой. Все внимание только на связь. И с места мне сойти никак нельзя – хоть танк на меня при, - рассказывает ветеран. - Я слушаю, что мне говорят из штаба, передаю командиру - и наоборот. Кончаются снаряды, командир приказывает: «Передай в штаб – требуются «огурцы»! Или когда нужна помощь авиации: «Дайте сверху огня!». Вот так «весело» у нас проходили и будни, и праздники, - добавляет она. - Не помню я, чтобы мы отмечали 8 Марта, чтобы бойцы какие-то знаки внимания нам, женщинам, оказывали, чтобы цветы дарили. Не до этого было. Для нас самый большой подарок - это когда в перерыве между боями ребята воду нагреют да поставят палатку, чтобы помыться. Удавалось это сделать не часто. А обычно мылись просто холодной водой. И что удивительно, никто никогда не простывал! Помню, под Ленинградом нас целые сутки продержали в окопах: немец не давал головы поднять. Так у меня от холода носки к сапогам примерзли, но я даже насморка не схватила. Кстати, на фронте у меня больше ни разу не было приступов ревмокардита. Появились они только после войны.
Какое обмундирование было у женщин, можно судить по книжке красноармейца Людмилы Губиевой. Здесь наряду с поощрениями и наградами есть список вещевого имущества: шинель, шапка-ушанка, рубаха теплая нижняя, трико, чулки, полотенце, ремень поясной и т.д. В 1945 году появилась еще одна строка – платье женское. Все это, по словам Людмилы Тихоновны, выдавалось один раз. Стирали одежду при каждом удобном случае, когда не было боя или часть не находилась на марше. Причем, пока сохнут вещи, переодеться было не во что – практически все выдавалось в единственном экземпляре.
Война закалила не только здоровье, но и характер Людмилы. И все же был на фронте один случай, когда в бойце Губиевой вдруг проснулся ребенок. В 1944 году в освобожденный Ленинград приехала ее мама: привезла из томского госпиталя трех комиссованных командиров-ленинградцев. Мама, видимо, искала Люду. Об этом связистке сообщили из штаба. Но подразделение Людмилы стояло не в самом городе, и добраться до Ленинграда не было никакой возможности. Девушка - в слезы. Вот такой зареванной она и попалась на глаза генералу. Узнав, в чем дело, он попытался успокоить Люду и попросил армейского фотографа сделать ее снимок, чтобы отправить его матери.
О чем мечтали девушки-радистки? Как и все бойцы, о победе, о том, что закончится весь этот ужас и они вернутся домой. Это настроение, как никогда, чувствовалось в запахе весны 1945 года, когда дивизия, где служила Люда, в составе 2-го Прибалтийского фронта освобождала Латвию. 6 мая войсковое подразделение двигалось по направлению к городу Лиепая. Шли танки, военная техника перевозила орудия, вместе с другими бойцами строем двигались связисты.
- И вдруг прилетела «рама» (немецкий самолет-разведчик). Покружила и скрылась, - вспоминает Людмила Тихоновна. - А вскоре налетело столько вражеских самолетов! От разрыва бомб стонала земля. Укрыться было негде. Я упала на голую землю, а когда все закончилось, подняла голову. Кругом лежали изуродованные тела. От боли корчился младший лейтенант - осколок попал ему в пах. «Люся, возьми мой пистолет и пристрели меня», - умолял он. Досталось и нашей штабной роте: две подруги-радистки погибли, хотя за всю войну потерь среди девушек не было. Одна из погибших – жена командира роты связи. Он шел следом и под бомбежку не попал. «Люся, а где Аня?» - увидев меня, встревоженно спросил он. Я показала, - по щекам Людмилы Тихоновны покатились слезы.
Через пару дней вечером 8 мая наши войска пошли на штурм города. А в два часа ночи 9 мая, когда еще шли бои на городских улицах, пришло радостное известие - Германия капитулировала.
- Я так ревела в ту ночь: и от радости, что война кончилась,  и от горя, что столько ребят и девчат погибло за три дня до победы, - сквозь слезы произносит Людмила Тихоновна и от переживаний больше не может сказать ни слова.
 
В праздник «угощали» бомбами
- Какое там 8 Марта? На фронте нам было не до праздников, - говорит Анна Николаевна Химачева, в годы Великой Отечественной войны служившая медсестрой в медсанбате. - Немец, наоборот, в праздничные дни больше всего бомбил – «подарки» нам слал, а мы только успевали раненых принимать. В основном гибли и получали ранения молодые, плохо подготовленные ребята, а тех, кто постарше да поопытнее в боевом деле, реже пуля брала. Я не помню, чтобы кто-то из раненых, которые попадали в медсанбат, за медсестрами пытался ухаживать. Не до нас им было – сплошные боль да слезы. А вообще у нас в полку ребята всегда отличались порядочностью, - продолжает она. - В походе удобств ведь никаких. Спали порой в одной землянке. Лягут в ней человек 10-15 солдатиков, а мы меж них посередке, где потеплее, - одетые, обутые, и никто к нам никогда с глупостями не приставал.
Конечно, бойцы полка помнили и о мужском, и о женском дне, как и о других праздниках. Но отмечать было не принято. Поздравляли друг друга только при встрече да иногда наркомовские сто граммов поднимали за обедом в честь праздника. Вот и все.
 
Яблоневый первоцвет к 8 Марта
А вот Анна Владимировна Золотарева припоминает, что у них в полку отмечали 8 Марта. На фронт она попала в 1943-м. Служила связисткой. Войну закончила в Венгрии.
- По-моему, когда мы освобождали Венгрию, ребята наломали где-то яблоневых цветущих веток, и каждый стол в полковой столовой к 8 Марта украсили букетиком, - рассказывает Анна Владимировна. - На Международный женский день всегда был хороший обед, девчат поздравлял кто-то из командиров, вручали награды, выпускался боевой листок. А еще выступала самодеятельность. Я тоже принимала активное участие в концерте – пела со всеми под баян и гитару.
Все тогда уже понимали, что войне скоро конец, враг бежит с нашей земли, и, наверно, поэтому душе хотелось праздника. Возможно, именно на таких вечерах ребята знакомились с девушками, дружили, мечтая после войны обязательно встретиться. А некоторые создавали семьи прямо на фронте. Вот и Анна Владимировна встретила на войне свою любовь – вышла замуж за Александра Петровича Золотарева, который в политотделе служил капитаном.
- А как у вас отмечали фронтовую свадьбу? - спрашиваем мы ветерана.
- Да ее, по сути, и не было. Подали заявление командиру полка, вот и все, - отвечает она. - Свадьбу мы сыграли только после войны.
И Анна Владимировна рассказала, как муж демобилизовался в 1947-м году. В 1950-м его снова забрали в армию и отправили на советско-китайскую границу строить дзоты (оборонительные огневые сооружения). Так семья переехала на Дальний Восток. А в 1954-м весь строительный полк Александра Петровича был переведен в Томск-7. Военные строители возводили первый объект. Анна Владимировна сначала работала главным бухгалтером в госпитале, а потом 30 лет в горисполкоме - в отделе культуры. Золотаревы воспитали троих детей.
Конечно, и Анна Владимировна хлебнула на войне немало горя. Но среди ужаса тех дней ей почему-то отчетливо вспоминается тот венгерский яблоневый первоцвет на 8 Марта, как предвестник скорой Победы, а еще улыбка и такие внимательные глаза будущего мужа. Там, на фронте, она обрела самого близкого человека.
 
Сергей НОВОКШОНОВ